Я сама не заметила, как мой девиз в делах «не болтай, а
делай» стал девизом моей жизни.
Неожиданно обнаружив, что моя телефонная книга
ограничивается номерами родителей, живущих за городом, я поняла, что мне даже
некому позвонить, если вдруг будет нужна срочная помощь. (прим. Срочная настолько, что я не смогу добраться до раздела “Друзья„ в социальной сети.)
Это, в свою очередь, заставило меня задуматься о том, что у
меня нет “живых„ друзей. Полагаю, я не одинока в этом. Как много аспектов жизни
мы еще будем отдавать виртуальному пространству? Разговор в facebook вместо
совместного ланча? Хотя, о чем я говорю, если уже и секс давно стал
виртуальным. Однако это все-таки грустно.
Написав своей подруге о том, что меня гложет, я получила
честное заверение, что могу звонить ей в любое время дня и ночи, если вдруг
что-то случится. Но меня тут же стал мучить другой вопрос: «А, если ничего не случится? Могу я позвонить тебе?».
Ответом мне послужил смайлик.
Вообразив себя на месте дорогостоящего психолога, я решила искать корень проблемы в детстве. Я помню, еще в то время, далекое
время, когда не было фейсбука, друзья говорили мне, что восхищаются мной,
потому что я ничего не делаю “на показ„.
Я как-то даже записала слова одной из них, чтобы цитировать их у себя в голове в моменты отчаянья. Она сказала, глядя мне в глаза: «Ты ничего не делаешь для того, чтобы “рисоваться„. Ты создаешь свое, никому ничего не говоря, тихо и не хвастаясь, всегда показывая только результат». Что скрывать, внутри меня порхали бабочки.
Я как-то даже записала слова одной из них, чтобы цитировать их у себя в голове в моменты отчаянья. Она сказала, глядя мне в глаза: «Ты ничего не делаешь для того, чтобы “рисоваться„. Ты создаешь свое, никому ничего не говоря, тихо и не хвастаясь, всегда показывая только результат». Что скрывать, внутри меня порхали бабочки.
Но вышло так, что я упустила момент, когда разговоры
перестали касаться не только моих планов, работы, но и меня вообще. Я перестала
говорить о том, что приобрела новую сумочку, была на выставке Ван-Гога и
познакомилась с милым парнем в метро. Я перестала говорить вообще.
А потом и вовсе настолько отвыкла говорить с человеком face-to-face, что поддержка самого обычного диалога для меня превратилась в тяжелый труд.
А потом и вовсе настолько отвыкла говорить с человеком face-to-face, что поддержка самого обычного диалога для меня превратилась в тяжелый труд.
Но когда я несколько недель назад, дойдя до своего предела отчаянья, позвонила маме, плача в
трубку и крича о том, что мне одиноко, и у меня нет кого-то рядом прямо сейчас, чтобы поговорить, она спокойно
спросила о том, откуда же этому “ кому-то „ было взяться. Я смотрела на телефонную трубку и не могла
понять, почему она говорит мне такие жестокие вещи.
Я стала приводить ей доводы: «Но, мама! Я же такой интересный человек, мне есть чем поделиться…». Ответом мне был вопрос: «А ты кому-нибудь об этом говоришь? Кто-то знает о том, какая ты? Откуда людям это знать, если ты все время молчишь?».
Я стала приводить ей доводы: «Но, мама! Я же такой интересный человек, мне есть чем поделиться…». Ответом мне был вопрос: «А ты кому-нибудь об этом говоришь? Кто-то знает о том, какая ты? Откуда людям это знать, если ты все время молчишь?».
Вот в чем дело. Постоянно пребывая в страхе от того, что
люди сочтут меня голословной, я просто лишила себя тех, кто
мог бы это сделать.
Говорят, одна из самых сложных стадий в излечении болезни - признать, что у тебя есть болезнь. Я пока не знаю, что должно произойти дальше, но “ дорога в тысячу ли начинается с первого шага „ (с)
Let it Go, Let it Go
Turn away and slam the door
Наверно, это должно было бы меня обидеть. И, пожалуй, все-таки так и вышло.
ОтветитьУдалить